Том 82, № 4 (2023)

М.М. Пришвина и А.П. Платонова принято рассматривать как писателей-единомышленников, представителей русского “космизма”, однако при жизни этих авторов связывали довольно непростые отношения и между ними не раз возникала полемика, которая лежала не только в литературной плоскости, но и в отношении к вопросам природопользования и общественного блага. Так, Платонов весьма критически оценил повесть Пришвина “Журавлиная родина” и как писатель, и как мелиоратор. Еще одним раздражающим фактором в этом сюжете стало творчество платоновского литературного “двойника” Алексея Платонова и в частности, его повесть “Макар – карающая рука”, опубликованная в том же номере журнала “Новый мир”, что и “Журавлиная родина”. В статье подробно рассматривается скрытые, но при этом очень резкие выпады Андрея Платонова против Пришвина и литературной группы “Перевал”, нашедшие отражение в неопубликованном при жизни писателя предисловии к хронике “Впрок”, и высказывается предположение о том, почему это могло произойти.

В статье прослежена интертекстуальная перекодировка знаковых мотивов романа Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание&8j1; (1866) в двух концептуальных романах Ю.В. Мамлеева “Крылья ужаса&8j1; (1993) и “Блуждающее время&8j1; (2000). В процессе анализа выявлена смыслоообразующая роль мотива сладострастия в произведениях Достоевского и Мамлеева и акцентирована его антиномичная мистико-метафизическая модификация, а также сопоставлена семиотика этого мотива в идейно-композиционном целом названных романов. Также установлено, что идеологические убийцы Раскольников и Посеев разводятся или сближаются посредством двойной перекодировки, логика которой обусловлена различием метафизических и эстетических взглядов обоих писателей. Рассмотрена в сопоставительном ключе динамика таких сквозных образов-символов, как “вошь&8j1;, “старуха (старик)&8j1;, “топор&8j1;. В результате, по сравнению с предыдущими исследованиями, рамки “кода Достоевского&8j1; в романистике основателя “метафизического реализма&8j1; раздвинуты и ряд его составляющих получает осмысление. Становится очевидным, что рецепция Достоевского у Мамлеева сознательно использует сегмент языка русской культуры, частью которого стали мотивы, образы-символы и концепты Достоевского, а также возникший вокруг них метатекст, для производства новых смыслов, релевантных, по мнению писателя рубежа XX–XXI вв., духовно-эстетическим тенденциям нашей современности. Актуальность статьи – в расширении анализа рецепции Достоевского в литературе рубежа XX–XXI вв. Научная новизна – в приоритетном привлечении к ней нового материала (романистики Мамлеева) и гипотезе об антиномичном характере мотива мистического сладострастия. Выводы статьи получены с учетом научно-исследовательского контекста по затронутым вопросам и призывают к дальнейшей дискуссии.

Статья посвящена анализу литературных взаимоотношений М.Н. Муравьева и Д.И. Хвостова. Она основана на материалах, которые хранятся в Отделе рукописей РГБ, Отделе письменных источников Государственного исторического музея и Рукописном отделе Института русской литературы Российской академии наук и которые еще не привлекали внимания исследователей. Вводятся в научный оборот “Стихи для Дмитрия Ивановича Хвостова&8j1; и 13 писем Муравьева к нему же. На новых материалах показано, что Муравьев играл роль посредника между властью и начинающим драматургом, а следовательно, участвовал в оформлении культурной политики императрицы Екатерины II.

В статье анализируются особенности понимания важнейшей для французской эстетики XVII в. категории правдоподобия (vraisemblance) французским писателем Шарлем Сорелем, получившим широкую известность благодаря роману “Правдивое комическое жизнеописание Франсиона&8j1; (1623–1633). Сорель придает данной категории большое значение, воспринимая правдоподобие в качестве основы для выстраивания эволюционной системы жанра романа. Рассматривая два основополагающих аспекта категории правдоподобия XVII в. – риторический и миметический, – мы анализируем особенности в понимании категории правдоподобия Сорелем. Сорель отвергает риторический аспект правдоподобия, то есть отрицает все, что касается морализаторской установки произведения, акцентируя внимание на миметическом аспекте, то есть на надлежащем воплощении реальности в художественном произведении. Тем не менее, несмотря на кажущуюся схожесть позиции Сореля с концепцией мимесиса, при анализе произведений устанавливается, что его взгляды отличаются от общепринятой модели, позволяя исследователям говорить о “контр-мимесисе&8j1;. Данная поэтическая особенность во многом предвосхитила принципы литературы либертинажа XVIII в., а также реализм XIX в.

В статье делаются некоторые наблюдения о семантике частиц типа русского уже. Мы предполагаем, что определяющую роль в семантике таких частиц играет контрастивность – и она же является ключом к тому, что в некоторых языках подобные показатели начинают функционировать как перфектные. Статья состоит из двух частей. Первая часть посвящена семантике русской частицы уже; во второй части статьи кратко рассматриваются показатели ямитива – мы предполагаем, что их функционирование в целом можно описать с помощью того же анализа, который предложен в первой части для русского уже.